Фёдор Рокотов. Портреты Струйских
Фёдор Степанович Рокотов (1736?- 1808) – лучший русский портретист 18 века, работавший в стиле “рококо”(рокотовская маска), после своей кончины был забыт на сотню лет.
В 1905 году русский театральный и художественный деятель, популяризатор русского искусства Сергей Павлович Дягилев организовал в Таврическом дворце в Петербурге “Историко-художественную выставку русских портретов” (в пользу вдов и сирот павших в бою воинов). Было представлено более 2-х тысяч картин, созданных на протяжении двухсот лет – с конца XVII по начало XX века. Среди них были картины Фёдора Рокотова, одна из них (для примера) уникальный “Портрет Павла Петровича в детстве”.
Выставка имела оглушительный успех, а работы Рокотова вызвали восторженные отзывы критиков и посетителей. Фамилия Рокотова вновь стала знаменитой.
В 1903 году (за два года до выставки) в московский Исторический музей пришла посетительница, некая Сушкова, предложившая купить у нее портреты ее прадедушки и прабабушки, пензенских помещиков Струйских. Фамилия помещиков ничего не говорила экспертам музея, как и фамилия художника Рокотова, и предложение посетительницы не вызвало интереса. Она оставила адрес и ушла. Через два года после выставки Дягилева, когда о Рокотове заговорили, как о чудесном открытии, музейщики вспомнили посетительницу, нашли записку с адресом и поехали к ней домой.
Они и предположить не могли, что увидят два неизвестных шедевра прославленного русского портретиста. При тщательном осмотре обнаружилась надпись на оборотной стороне одного холста: “Привез в Рузаевку в 1772 году. Рокотов”.
Художественная экспертиза подтвердила подлинность “руки Рокотова”, а графологическая экспертиза подтвердила, что надпись на обороте сделал сам художник. Исторический музей выставил найденные работы Рокотова в своих залах.
В 1925 году портреты были переданы государственной Третьяковской галерее.
Установлено. что на портретах изображены Николай Еремеевич Струйский и его жена Александра Петровна. А Рузаевка – это пензенское поместье Струйского, где молодые поселились после свадьбы в 1772 году.
Сразу же после женитьбы влюбленный Струйский увёз молодую жену в Москву, чтобы заказать Рокотову (с которым они вместе раньше служили и продолжали дружить) портреты их обоих – Струйскому было 23 года, Александре Петровне 17. Художник выполнил заказ, привёз портреты в Разуваевку и собственноручно подписал.
Портреты Николая Еремеевича Струйского и Александры Петровны Струйской, созданные в одно время, в одном месте одним художником изображают совершенно разных людей.
Портрет Струйского не вызывал такого восторга, как портрет его супруги. Князь Иван Михаайлович Долгоруков, русский поэт и драматург, писал, что у Струйского было “худощавое неприятное лицо, исступленно-горячечные глаза на мутном фоне, безвольный рот сумасброда, эгоиста и неврастеника”. Рокотов таким его и изобразил.
Современники отзывались о Николае Струйском, как об утончённой натуре: он был известным библиофилом, коллекционировал картины русских художников, увлекался русской литературой, писал воспоминания обо всех известных лицах, что посещали Рузаевку, но главным и любимым его занятием было сочинение собственных стихов, для печатания которых он построил в Рузаевке типографию. Одно из своих творений, оду, Струйский посвятил Екатерине Второй, за что получил с руки императрицы драгоценный перстень.
Стихи Струйского не относились к высокой поэзии, но он очень красиво их печатал и оформлял в своей типографии, так что Екатерина II даже хвалилась этими книжками перед иноземными гостями.
Не смотря на свою “утончённость”, Струйский был ярым крепостником и подвергал своих крестьян жестоким экзекуциям, например, читая крестьянам свои стихи, он приходил “в такой восторг и экстаз, что в буквальном смысле до синих пятен щипал своих слушателей”.
Из дневника И.М. Долгорукова: “От этого волосы вздымаются! Какой удивительный переход от страсти самой зверской, от хищных таких произволений к самым кротким и любезным трудам, к сочинению стихов, к нежной и вселобзающей литературе… Все это непостижимо!”
Во время Пугачёвского бунта от рук восставших крестьян погибли все родственников Струйского, и он остался единственным представителем рода. Возможно, этим объяснялась его жестокость и ненависть к крепостным. Он считал себя знатоком законов, но распоряжался крестьянами как сам считал нужным – в основном, несправедливо и жестоко.
Не смотря на дружеские отношения и доброжелательное отношение к Струйскому, Рокотов создал малозначительный его портрет, а супруга Струйского, наоборот, произвела на Рокотова сильное впечатление. Он говорил о ней, что она была не только хороша собой и умна, но и “чертовски хитра и вежлива”. Видимо, художник предвидел будущее Александры Петровны!
Рокотов изобразил в портрете всё, что он увидел в изящной молодой женщине: гармонию души, богатство духовного мира, очарование юности, трепетную одухотворенность, чувство собственного достоинства и естественную скромность.
Современники, увидев портрет Струйской, “сразу же загорались желанием познакомиться с этой красавицей, насколько живой и привлекательной она выглядела на этом полотне”.
Иван Михайлович Долгоруков, лично знакомый с Александрой Петровной, писал о ней: “Мало женщин знаю таких, о коих обязан я […] говорить с таким чувством усердия и признательности, как о ней”.
Многие, видевшие портрет Струйской, говорили, что их внимание привлекали нежные и грустные глаза молодой красавицы, эти глаза сами вглядывались в зрителя, словно пытались о чём-то поведать.
Глаза – самый тёмный объект на картине, и от них действительно трудно отвести взгляд.
Из-за этих загадочных глаз современники назвали Струйскую русской Моной Лизой (Джокондой).
Искусствоведы назвали Струйскую самой красивой русской женщиной ХVIII века.
Николай Струйский, узнав о кончине своей горячо любимой императрицы Екатерины Великой, умер в тот же день от сердечного удара перед портретом Екатерины, единственная копия работы Рокотова, выполненная самим Рокотовым (оригинал находится в Зимнем дворце).
Рокотов изобразил императрицу в профиль. Этот портрет так нравился Екатерине, что она велела печатать именно такой свой профиль на российских ассигнациях.
После смерти мужа Александра Петровна прожила ещё 43 года. Она была успешной правительницей доставшегося ей наследства. Говорят, она была милосердной помещицей в отличие от мужа. Только на её ткацкой фабрике работали ткачихами семилетние девочки, крестьян нещадно пороли за любые провинности, наказывали голодом, а также морили голодом их скот, сынки Александры Петровны бесчинствовали с крепостными девушками .
В остальном она была тихой, доброй, спокойной женщиной со следами былой красоты на лице.
Советский поэт Николай Заболоцкий, будучи в Третьяковской галерее, остановился перед портретом Струйской в немом восхищении. Он увидел воздушный облик красавицы и вгляделся в её глаза . Итогом впечатления стало знаменитое стихотворение “Портрет”.
Говорят, что Заболоцкий после первой встречи с портретом часто приходил в зал №3 и застывал перед загадочной незнакомкой . велика сила искусства!
Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.
Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
Ее глаза — как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза — как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук.
Когда потемки наступают,
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Её прекрасные глаза.
1953.
Илл.
Рокотов Ф.С.
Слева – Портрет Струйского Николая Еремеевича. Масло, холст. 61 х 47,8 ГТГ, зал 3.
Справа – Портрет Струйской Александры Петровны. 1872. Холст. масло. 59.8 х 47.5 ГТГ, зал 3.
Портреты женщин XVIII века художника Рокотова
Фёдор Степанович Рокотов, обладающий редким даром художника, принадлежит к числу портретистов восемнадцатого столетия. Его неповторимое чувство цвета, виртуозное владение кистью передавать «души изменчивой приметы» были оценены современниками и продолжают восхищать и пленять зрителей, приходящих в музейные залы сегодня.
Фёдор Степанович родился примерно в 1735 – 1736 году, происходил из крепостных князя П.И. Репнина. Детство Рокотова прошло в усадьбе князя, в селе Воронцово. Исследователи жизни Рокотова, о котором крайне мало известно, обнаружили, что ещё в раннем возрасте Рокотов был освобождён от крепостной зависимости, занимал в доме князя особое положение, получил для того времени весьма приличное образование.
Возможно, он был незаконным ребёнком из семейства Репниных?? Скорее всего, это так, поэтому у него с раннего возраста были покровители среди придворного круга. Благодаря графу И.И. Шувалову Рокотов был зачислен в Академию художеств, куда он попал уже подготовленным мастером живописи.
Стремительный успех Рокотова в дальнейшем объясняется его участием в коронационных торжествах по случаю восхождения на императорский трон Екатерины II. Композиция его парадных портретов знатных особ, в том числе и царицы Екатерины II, совершенно не похожи на предшествующие царские изображения.
В портрете Рокотова Екатерина II сидит свободно, слегка повернувшись в кресле, будто ведёт с кем-то доброжелательную беседу. В этом портрете Екатерина II воспринималась зрителями того времени как надежда просвещённых людей, идеал правосудия. Ведь в начале своего царствования сама Екатерина поддерживала идеи просветительства и свободолюбия. Этот портрет принёс художнику славу.
В рокотовских портретах запечатлены многие просвещённые люди его времени. Он был знаком с М. В. Ломоносовым, архитектором В.И. Баженовым, А.П. Сумароковым, В.И. Майковым. Свои изображения стремились заказать талантливому художнику многие знатные люди того времени.
Прочные дружеские связи установились у Рокотова с семействами Обресковых, Воронцовых, Струйских, его опекали со стороны Репниных, Голицыных, Юсуповых.
Заказов у него всегда было много. Он создавал буквально картинные галереи портретов представителей одного рода, среди которых были персонажи разных поколений. Художник нарисовал почти всю дворянскую Москву.
Под многими портретами Рокотова стоят надписи «неизвестный» или «неизвестная», но все они привлекают своим обаянием, внутренним миром, загадочностью, в которой ощущаются затаённые чувства и переживания. По-видимому, эти люди были для Рокотова близкими по духу.
Одним из интереснейших портретов можно назвать парный портрет Струйских. Николай Еремеевич Струйский с огромным уважением относился к Рокотову. На портрете мы видим человека немного напряжённого, с лихорадочным горящим взглядом и кривой улыбкой. В нём сочетались благородство, жестокость и страсть до фанатизма к поэзии.
В 1771 году он вышел в отставку и поселился в своём имении Рузаевка, где полностью предался сочинению стихов. Писал он «денно и нощно», даже завёл собственную типографию, в которой печатал свои стихи. Но в том же зале искусства, где он восторгался литературой и поэзией, подчас собственной, происходили жестокие судилища над своими крепостными, порой с применением пыток.
Струйский восхищался талантом Рокотова. В 1772 году он заказал два портрета – свой собственный и любимой жены Александры. Сашеньке было в ту пору 18 лет.
Ее глаза — как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза — как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
Портрет А. Струйской восхищает своей красотой, сдержанностью, гармонией. Сквозь дымку рокотовской кисти перед нами открывается волшебное видение с нежным взглядом, с полуулыбкой и печалью.
Александра Петровна Струйская вдохновила на поэтические строки не только своего мужа, но благодаря живописному мастерству Рокотова, и других поэтов своего времени. Она стала воплощением женского очарования, которым любовались и современники художника, и его потомки. А спустя почти два столетия после ее смерти, Николай Заболоцкий написал:
. Ты помнишь, как «из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С пopтpeтa Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
Эта женщина своей красотой и загадочностью пленяла поэтов. Была ли счастлива она? Этим вопросом невольно задаёшься, когда смотришь на портрет Струйской. Одни современники утверждали, что брак был их счастливым, другие отрицали это. Среди друзей и знакомых Струйский прослыл не только чудаком и оригиналом, но и самодуром.
Его первая жена прожила недолго и умерла от родов, через некоторое время он потерял и двух дочек-близняшек, родившихся в этом браке. Струйский был безутешен в своём горе и уехал в свое поместье Рузаевку, где и произошла встреча с юной Александрой.
Сашенька еще не успела выйти в свет, когда в поместье ее отца, помещика Нижнеломовского уезда Пензенской губернии Озерова, заехал богатый сосед. Увидев Сашеньку, Струйский позабыл о своей скорби и немедленно посватался. Помещик Озеров даже и не смел мечтать о таком богатом женихе, поэтому согласие на брак не замедлило.
Портрет А.П. Струйской
Поженились они в 1772 году. В этом же году и заказал Н. Е. Струйский портреты – свой и любимой жены. Рокотов, изображая свои модели, не старался приукрасить ни душевные качества, ни внешность. И поэтому мы замечаем, какие же они разные – Струйский и Александра Петровна. В отличие от неврастеничного и лихорадочного Струйского портрет его жены поражает своей сдержанностью и гармонией.
Несомненно, Рокотов находился под влиянием красоты и обаяния её личности. Задумчивые, выразительные и грустные глаза, взгляд направлен куда-то вдаль, будто она всматривается в своё будущее. Именно полуулыбка» и «полуплач» заставляет нас думать – а было ли оно это счастье?
Современники утверждали, что жила она в созерцании красоты, которую создал вокруг неё Струйский. Для неё он построил дворец в поместье, похожий на шкатулку для драгоценностей, посвящал ей свои поэтические оды. В его стихах, где она звалась Сапфирой, он выражал свою любовь и поклонение. В их браке родилось восемнадцать сыновей и дочерей, из которых десять умерли в младенчестве.
Красота и загадочность портрета пленяет нас до сих пор. Возможно, по причине влюблённости художника в свою модель. А может быть, Рокотов изобразил Александру Струйскую, наделив её душевными качествами своего идеала?
Портрет, написанный великим живописцем, сохранил для нас красоту и является одним из лучших женских портретов XVIII века.
Художник прожил свою жизнь в полном одиночестве, не испытывая нужды или недостатка в чём-то. Фёдор Степанович помогал своим племянникам, выкупив их из крепостной зависимости, и покидая свою земную жизнь, оставил им наследство. Художник умер 12 декабря 1808 года и был похоронен в Новоспасском монастыре, но время не сохранило его могилу. Однако сохранились его портреты, перед которыми мы стоим задумчиво, вглядываясь в лица давно ушедших и оставшихся известными или неизвестными.
Поместье в Рузаевке не сохранилось до наших дней и исчезло, как и многие сотни других дворянских гнёзд в пламени революции. Но память о нём осталась благодаря тому, что в Рузаевке жила одна из самых красивых женщин XVIII века – Александра Струйская. Её портрет кисти Рокотова до сих пор притягивает посетителей Третьяковской галереи.
Как сын крепостной и князя стал любимым художником императрицы и московской знати: Федор Рокотов
Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.
Что известно о художнике Рокотове?
Оказав своим современникам и потомкам неоценимую услугу, запечатлев на холстах бесчисленное количество петербургских и московских дворян, сам художник оставался «за кадром», в тени. И теперь о Рокотове известно совсем немногое. Неясно его происхождение – не то он был дворянином, не то – выходцем из крепостных. Второе гораздо вероятнее, поскольку имеются документы, подтверждающие выкуп художником двух его племянников, сыновей брата Никиты.
Федор Степанович Рокотов родился в середине тридцатых годов XVIII века в подмосковном имении князя Репнина Воронцово. Петр Репнин, хозяин поместья, известен тем, что был камергером при императоре Петре III. В браке с Марией Ивановной Головкиной детей не было. Вполне вероятно, что Федор Рокотов был внебрачным сыном князя, а потому он получил вольную и пользовался, по-видимому, поддержкой Репнина в устройстве дальнейшей судьбы.
В пятидесятых годах Федор Рокотов отправился в Петербург, где оказался под протекцией Ивана Ивановича Шувалова, фаворита императрицы Елизаветы, мецената и основателя нескольких учебных заведений. Возможно, учился будущий художник в Сухопутном Шляхетском корпусе, но очень скоро он стал учеником Академии художеств.
В манере Рокотова нельзя не увидеть влияние европейских мастеров, предполагается, что учили художника иностранные живописцы – Луи Токке, Пьетро Ротари, Луи ле Лоррен. В 1760 году Рокотов был зачислен в Академию, а спустя три года получил самый, пожалуй, значимый заказ в своей карьере – написать коронационный портрет Екатерины II.
Портрет очень понравился императрице. Без льстивых попыток угодить венценосной заказчице Рокотов смог показать Екатерину такой, какой она была или, во всяком случае, какой себя видела: властной, но великодушной, уверенной в своих силах правительницей огромной державы. Уже в 1765 году художник сам преподавал в главном учебном заведении Петербурга, получив звание академика. Посыпались просьбы написать портрет – за щедрое вознаграждение. По-видимому, из-за того, что учителям Академии не разрешалось брать частные заказы, Рокотов уехал из столицы в Москву, в город, не избалованный блестящими живописцами, а потому принявший Рокотова с распростертыми объятиями.
Главный портретист Москвы
В манере Рокотова замечали что-то схожее с самим Леонардо да Винчи – та же неопределенность, мягкость, дымка. Живописец отказался от распространенного в те времена влияния рококо, диктовавшего, помимо прочего, смакование роскошных элементов наряда, тщательность в изображении деталей, изысканность и пышность. Портреты кисти Рокотова – домашние, интимные, теплые. Центром внимания становится лицо человека, отражение его внутренней жизни – прочее для художника не кажется значимым.
О Рокотове сохранилось на удивление мало записей, несмотря на его популярность как портретиста. Тем не менее нетрудно догадаться: раз представители дворянской Москвы снова и снова обращались к нему за портретами, значит, этот художник изображал заказчиков и их домочадцев не просто достоверно, он умел передать лучшее, что было в характере человека, сидящего напротив художника. Заказчики нравились себе такими, какими их видел Рокотов.
В мастерской художника могло находиться до пятидесяти неоконченных картин одновременно, при том что работал художник не меньше месяца над каждым портретом. Скорее всего, в создании произведений участвовали и ученики Рокотова. Один портрет стоил пятьдесят рублей – во много раз меньше, чем взяли бы за эту работу европейские мастера-живописцы. С конца шестидесятых до начала девяностых годов XVIII века Рокотов написал практически всю дворянскую Москву, получая заказы на портреты целых семей и родов.
Из-за несовершенства грунта фон рокотовских портретов имеет свойство темнеть со временем, а реставрация его картин – дело довольно сложное. Но этот полумрак стал одной из характерных черт произведений художника. Со временем его манера письма изменилась, образы стали более отчетливыми, тона – яркими, портреты – нарядными. Стали заметны тщательно выписанные шелка и кружева, а лица на портретах приобрели новые черты – надменности, высокомерия.
Скорее всего, художник так и не создал семью, детей у него не было. В 1776 году он добился вольной для двух своих племянников, воспитал их, устроил им военную карьеру. Известно, что среди учеников Рокотова были и крепостные, которым он уже в свою очередь оказывал покровительство. О последних годах жизни художника и вовсе ничего не известно. Он умер в 1808 году в Москве.
Почему вспомнили творчество Рокотова?
Спустя некоторое время манера Рокотова уже считалась устаревшей, к его произведениям пропал интерес. Лишь в конце XIX века этот художник, который как будто угадал идеи импрессионистов, был открыт заново любителями живописи. Интерес к портретам кисти Рокотова особенно усилился после выставки 1905 года в Таврическом дворце Петербурга, организатором стал Сергей Дягилев. Среди более чем двух тысяч произведений достойное место на выставке заняли и картины Рокотова. С тех пор все больше его произведений появлялось в русских музеях.
А один из портретов кисти Рокотова был увековечен в стихотворении Николая Заболоцкого 1953 года «Портрет».
«… Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
Ее глаза – как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза – как два обмана,
Покрытых мглою неудач…»
Эту картину называли «русской Джокондой», а Александра Струйская, сумев благодаря художнику лишь правильно посмотреть с портрета на зрителя, вошла в историю, практически ничем другим себя в жизни не проявив. При всей романтичности образа, жизнь этой женщины была вполне прозаична. Дочь пензенского дворянина, Александра Озерова вышла замуж за земляка Струйского, который прославился своим неудержимым графоманством, открытием типографии и восторженным почитанием Екатерины II. В имении Струйского хранилась копия коронационного портрета императрицы, выполненная сами Рокотовым. Когда в 1796 году Екатерина скончалась, ее Струйский не перенес горя и умер от удара через две недели.
Александра Струйская осталась вдовой, наследницей немаленького состояния мужа и главой большой семьи – всего в браке родилось восемнадцать детей, десять из них умерли во младенчестве. Красавица с портрета Рокотова прожила 86 лет, она отличалась довольно крутым нравом по отношению к крепостным крестьянам, но приняла участие в воспитании незаконнорожденного отпрыска своего сына, ставшего потом поэтом Александром Полежаевым. Впрочем, в юности, когда создавался знаменитый портрет, Александра Петровна, по общему мнению, была исключительно очаровательной и нежной особой.
Среди портретов Рокотова остается множество тех, на которых изображены не известные современным исследователям персонажи, установление их имен – интересная задача для искусствоведов и историков будущего.
Рокотов был из тех немногих, кто пользовался доверием Екатерины II – не случайно он был посвящен в тайну рождения Алексея Бобринского. А вот камердинер императрицы, воспитавший ее сына, однажды поджег ради своей государыни свой дом.
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
Портреты Екатерины II и Струйской кисти художника Рокотова
Ф.С.Рокотов. Портрет А.П.Струйской (1772).
Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.
Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
Ее глаза – как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза – как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук.
Когда потемки наступают
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Ее прекрасные глаза.
На меня это стихотворение каждый раз оказывает одно и то же воздействие, несмотря на то, что читала я его на протяжении своей жизни неоднократно.
В давно, увы, прошедший период преподавания мною мировой художественной культуры я обратила особенное внимание на этот портрет. И уже позже, найдя стихи Заболоцкого, в который раз убедилась, что главное, что даёт нам Культура – это то, что благодаря ей мы не чувствуем себя одинокими. Для каждого из нас, познавшего радость знакомства с живописью, поэзией, музыкой, рано или поздно наступит момент абсолютного соощущения с человеком давно ушедшим, или живущим далеко от нас. Да, есть интернет, да, есть близкие, друзья, даже единомышленники, но часто ли вам попадались люди, чувствующие, думающие точно так же, как и вы? То-то же.
Бедная Саша
Итак, Струйская Александра Петровна, 2-я жена графа Николая Еремеевича Струйского. Портрет кисти Ф.С.Рокотова, 1772 год. Что мы знаем об этой женщине? Краткое жизнеописание, взятое мной в одной из искусствоведческих книг гласило примерно следующее:
« …вторая жена богатого помещика, писавшего бездарные стихи и лично наказывавшего своих крепостных. Родила восемнадцать детей, из которых осталось в живых лишь восемь…».
Жесть. Эпитеты «полуплач», «полуиспуг» и «предвосхищенье смертных мук» становятся понятны, непонятно, почему «полу». Представляете картинку? Сначала муж собственноручно порет своих крестьян, потом утомляет бесконечным чтением плохих стихов, а потом… Или наоборот. Образ садиста-извращенца – не менее. Стало мне интересно, и потратила я немеряно времени на поиски более-менее внятной биографии этого своеобразного Николая Еремеевича. И, в первую очередь внимательно рассмотрела изображение Струйского.
Нет, он не Байрон, он другой.
Ну, я не знаю… Мне показалось, что на портрете вполне себе вменяемый , просто очень романтический юноша, может быть, несколько экзальтированный, если судить по горящему взгляду. Но чтобы уж такой злодей, каким он представляется после приведённого выше описания – трудно поверить, невероятно, чтобы под столь романтической внешностью скрывалась этакая синяя борода. Стало мне ещё интереснее. Долгие годы я жила с убеждением, что более трагической фигуры, чем Александра Струйская, в русской истории дворянства просто не существует. И супруг её мне представлялся чем- то вроде портрета Дориана Грея. А тут такое полное несоответствие между знанием о человеке и впечатлением от его портрета. Впрочем, одно из двух может быть и ошибочным – либо репутация Николая Струйского была сознательно «подмочена» недоброжелателями или завистниками, либо портрет, написанный художником Рокотовым, по какой-то причине безмерно льстил модели.
Вероятный портрет Рокотова
Никола́й Ереме́евич Стру́йский (род.1749, Москве, умер 13 декабря 1796,в дер. Рузаевка) — русский поэт 18 века, критик, издатель. Дед поэта А. И. Полежаева.
Потомственный дворянин и единственный сын надворного советника Еремея Яковлевича и Прасковьи Ивановны Струйских, Николай Еремеевич получил домашнее образование, а затем поступил в гимназию при Московском университете. После пугачёвского бунта остался единственным представителем рода, наследовал все имения Струйских и был очень богат.
В 1763-1771 годах граф служил в гвардейском Преображенском полку. Вышел в отставку по болезни в чине гвардии прапорщика и поселился в своём имении — селе Рузаевка, построил там великолепный усадебный комплекс по рисункам самого Растрелли.
Друзья и недруги
Оказывается, у графа Струйского были весьма своеобразные приятели. И отзывались они о нём очень своеобразно. Так, например, князь И.М. Долгоруков, писал о Струйском, как о поэте, влюблённом до беспамятства в своё творчество и крайне чудаковатом в быту. И много и с удовольствием насмешничал по этому поводу. Что, впрочем, не мешало ему постоянно заезжать к супругам в гости. Быть может, у князюшки не было лучшего повода возвыситься над «странным барином», кроме как поехидничать над ним за его спиной?
Портрет князя Долгорукова
Дело в том, что Струйский был женат на очаровательной женщине, очень богат, и мог позволить себе крайне дорогостоящие причуды. Он не только имел прекрасный дом, полностью устроенный в соответствии с его вкусом, но ещё и открыл в своём имении частную типографию, где печатал не только произведения русских и иностранных авторов, но и свои собственные сочинения. А это, представьте, только книг было аж 50 штук, не считая множества более мелких отдельных сочинений. И всё это на прекрасном оборудовании, с использованием самых лучших приспособлений. Книги, изданные в этой типографии, Струйский дарил самой Императрице Екатерине, перед которой преклонялся. Она же в свою очередь, благоволила помещику, а подарки его с гордостью показывала иностранцам. Так что Струйский себя уже при жизни, можно сказать, увековечил, что не каждому пииту удавалось. Есть повод для зависти просвещённых сограждан? Думается мне, есть. Отсюда, быть может, и насмешки? Как знать…
Каллиопа, Эрато и Фемида
( Каллиопа – муза эпической поэзии, Эрато – любовной лирики, Фемида – богиня правосудия)
Но увлечение поэзией и чудачества -это ещё не худшее, что говорили о помещике. Так, тот же Долгоруков упоминал о жестоком обращении Струйского со своими крестьянами. Якобы, он сам судил их за провинности, допрашивал и даже пытал. Тут же, правда, восклицал он, что не может представить в человеке сочетания поэтической натуры и зверской страсти . И неоднократно в воспоминаниях говорил, что про «зверства» он только «слышал от посторонних» и утверждал, что не верит этому. Но одновременно присовокуплял философское рассуждение по поводу непостижимости человеческой натуры, давая повод для сомнений и пересудов. Видимо, поэтому историки уверовали во все эти зверства раз и навсегда, вдохновившись красочной картиной. Так, например, наш современник, Евграф Васильевич Кончин,— российский журналист, писатель, с каким-то даже исступлением описывает своё впечатление от образа Николая Струйского:
Посмотрите – худощавое неприятное лицо, исступленно-горячечные глаза на мутном фоне, безвольный рот сумасброда, эгоиста и неврастеника. Ох, как не польстил Рокотов Николаю Еремеевичу! Не похож на себя Федор Степанович, очень не похож, изменило ему неизменно ровное чувство любезной сдержанности, спокойного и доброго отношения к модели. Здесь же художник явно не смог сдержаться.
Ну, это надо же, как влияет на восприятие внешности человека его репутация! Будь мнение о Струйском чуть более объективным, или хотя бы не таким противоречивым, быть может, и не увидел бы уважаемый Евграф Васильевич в его изображении этакого монстра. Так что, уважаемые читатели, помните, мало иметь романтическую внешность, нужно ещё запастись доброжелательными биографами, а то в Вашем портрете такого понаищут…
А далее я узнала следующее – Струйский при наказании крестьян, ввел некий состязательный суд по всем канонам и правилам западной юрисдикции: с подробным выяснением вины и ее доказательства. Беспристрастности и справедливости суда и обличению пороков российского общества Николай Струйский посвятил большое стихотворение. И всё это в эпоху безграничной власти помещиков-крепостников над своей «крещеной собственностью». Такое судопроизводство для крестьян утвердится в России почти столетие спустя – только после отмены крепостного права.
То есть, получается, что Николай Еремеевич проявил себя, как просвещённый гражданин, быть может, шокировав этим общественность, за что и поплатился своей репутацией.
Уймитесь, сомнения …
И всё же, должна признать, что слова уважаемого Евграфа Кончина в очередной раз вселили в меня сомнения. Дело в том, что портрет Струйского не похож на остальные Рокотовские портреты. Рокотову был присущ романтизм, выражавшийся в особенном внимании художника к выражению глаз, «глаза – зеркало души». Однако портрет графа Струйского особенно «грешит» безразличием к деталям. Горящий взгляд поэта «на мутном фоне» – вот что бросается в глаза.
Сам Струйский описал манеру работы «любимца дщери Юпитеровой», как он именовал художника в свойственном ему высокопарном стиле: «Почти играя, ознаменовал только вид лица и остроту зрака. В тот же час и пламенная душа его при всей его нежности сердца на оживляемом тобою полотне не утаилась».
Как видим, сам граф был доволен своим изображением. А мы не можем сейчас судить о портрете достоверно, слишком плохо сохранился холст, а верхний слой краски был совершенно утрачен. Как же Рокотов относился к графу? Вряд ли мы сможем теперь узнать.
А вот если бы портрет сохранился в первоначальном виде, то можно было бы с большей уверенностью судить о характере Струйского.
Многие высказывали предположение о любви Рокотова к Струйской. И это неудивительно, Александра Петровна была очаровательной женщиной, а Фёдор Степанович Рокотов не был женат. Но всё это лишь предположения, а факты – это то, что Струйский чрезвычайно ценил Рокотова и считал его своим другом, а художник, в свою очередь, часто бывал в обществе рузаевских помещиков. Крепостной Струйских А.Зяблов был учеником Рокотова и много работал под его руководством.
“Кабинет графа Шувалова”
Работа художника А.Зяблова, ученика Рокотова, крепостного Струйских
Потомки и современники поэта вспоминали, что у Струйских всюду висели фамильные портреты.
Оба портрета (жены и мужа), упомянутые в этой статье создавались паралельно в одно время и были задуманы, как парная композиция. В углублении большой гостиной, над диваном висел портрет самого графа Николая Еремеевича в мундире Преображенского полка. Рядом – портрет его супруги – Александры Петровны Струйской, юной и прекрасной, в белом атласном платье с открытой шеей. Их лица были обращены друг к другу.
В картинной галерее были работы известных художников русской и иностранной школы. Украшал её и портрет Екатерины Второй – бюст в натуральную величину, написанный художником Рокотовым, в резной позолоченной раме. На этой богатой раме можно было прочесть строки, посвящённые императрице Николаем Евграфовичем.
Смерть Струйского была внезапной и неожиданной, и странностью своей походила на его жизнь. Узнав о кончине Екатерины 11, перед которой он преклонялся как перед античной богиней, экзальтированный поэт слег в горячке, лишился речи и в несколько дней отошёл в лучший мир. Николай Еремеевич умер 2 декабря 1796 года в возрасте 47 лет и похоронен в Рузаевке – возле церкви, которую сам построил.Над его могилой, по-видимому, по его распоряжению, был поставлен простой камень. Разумеется, со временем могила затерялась. Его коллега и друг Гаврила Державин проводил Николая Струйского в последний путь не эпитафией, а эпиграммой:
Средь мшистого сего и влажного толь грота,
Пожалуй, мне скажи, могила эта чья?
— Поэт тут погребен: по имени струя,
А по стихам — болото.
Недобрый, однако, друг, Гаврила Державин. Но, может быть, его поэтическую душу так коробила графоманская бездарность Струйского, ведь именно Державин первым заметил гений Пушкина. Помните?
«Старик Державин нас заметил,
И в гроб сходя, благословил»
Вот таким своеобразным человеком был Николай Еремеевич Струйский. Ну а что же его жена? Как она жила и мирилась с чудачествами своего супруга?
Прекрасная Александра
В отличие от её супруга, об Александре Петровне все отзывались только положительно. Однако упорно ходили слухи о её несчастливой жизни с мужем–сумасбродом. Но кроме слухов, иных подтверждений её несчастливого супружества не было. Николай Еремеевич посвятил ей огромное количество «эротоид», т.е. любовных посланий и признаний, и, по отзывам доброжелателей, выражал свою любовь не только в стихах. Ну а смерть новорожденных детей – большое, но нередкое горе для женщин 18 века. Беда в том, что после скоропостижной смерти мужа – он скончался, потрясённый смертью имперетрицы Екатерины – заботы о детях и управлении имением легли на её хрупкие плечи. И заботы эти были велики, а дети – особенно сыновья – далеко не сахар. Из-за ранней гибели двоих из них Александре Петровне пришлось взять на себя заботы и о шестерых внуках. Одним из них был Александр Полежаев, самый одаренный и любимый. На средства бабушки он окончил университет и стал известным поэтом, но за бунтарские стихи, направленные против самодержавия, попал на Кавказ, где вскоре умер от чахотки. Так что для «смертных мук» причин было предостаточно.
Но вот перед нами акварельный портрет кисти неизвестного художника, созданный в 1828 году. На нём мы видим немолодую женщину с большими выразительными глазами, чуть ироническим выражением лица, высокими бровями и внимательным взглядом.
Это не та юная женщина с портрета Рокотова, но по-своему не менее очаровательная дама. И не знаю, быть может, художник и польстил Александре Петровне, но хотела бы я так выглядеть в 74 года!
Портрет неизвестного
Александра Петровна была второй женой Струйского, первая жена с 1768 года – Олимпиада Сергеевна Балбекова (1749—1769), умерла при родах дочерей-близняшек, умерших в раннем возрасте. В своих поэтических воспоминаниях о первой супруге Струйский писал:
Не знающи любви я научал любить!
Твоей мне нежности нельзя по смерть забыть!
Если эти строки «перевести» на современный русский язык, они прозвучат примерно так:
Любви не знавший прежде, учился я любить
Мне нежности твоей до смерти не забыть…
Согласитесь, совсем не так плохо, если убрать восклицательные знаки. По-видимому, Николай Струйский действительно любил свою первую супругу. Но вот вопрос – где же хоть один портрет столь нежно любимой когда-то жены? Ни одного её изображения не было найдено. Но при этом в доме Струйских бережно хранился портрет неизвестного молодого человека с выразительными и нежными чертами лица, в пышном галстуке и накидке, драпирующей фигуру.
На обратной стороне портрета находилась загадочная зашифрованная надпись. В свете ходили слухи, что это портрет тайного плода любви Екатерины II и графа Григория Орлова- сына , родившегося в 1762 году и получившего имя и титул графа Бобринского. В наше время портрет называется «Портрет неизвестного в треуголке». Однако, с помощью рентгена и других специальных исследований учёным удалось установить, кто изображён на портрете на самом деле. Представьте себе, на нем была изображена молодая женщина с татарскими чертами лица и только уже поверх нее написан «неизвестный в треуголке». Художник Федор Рокотов в обоих случаях писал одно и то же лицо, а именно – первую жену Струйского Олимпиаду Сергеевну. По-видимому, Николай Еремеевич просил художника переделать женщину в мужчину, дабы не возбуждать ревности второй жены, или не смущать её чувств. Вот и последняя загадка, можно сказать, разгадана.
Вот такая непростая история. И всё же, стремление сохранить и видеть перед собой ежедневно образ первой своей любви мне кажется вполне понятным, тем более, что Николай Струйский сделал, как мне кажется, все возможное, чтобы не оскорбить чувств второй. Куда непонятнее следующий портрет.
История мучительной любви знаменитого русского художника Федора Рокотова
В один из дней 1901 года в кабинет товарища председателя Императорского исторического музея явился с докладом секретарь: «К вам дама, Иван Егорович, предлагает картину для продажи». Забелин, увлеченный разговором с импозантным Сергеем Павловичем Дягилевым, только отмахнулся: «Опять мазня какого-нибудь родственника. Скажите, я не принимаю».
— А мне почему-то кажется, сегодня вас ждет нечто интересное, — заметил Дягилев, — мой дорогой неисправимый скептик.
— Что ж, мой дорогой оптимист, — в тон ему отвечал хозяин кабинета, — если вы правы, ставлю бутылку токайского, если же я — ставите вы.
— Идет! Давайте вашу даму.
Развалившись в креслах, Дягилев вставил в глаз монокль.
Вошла женщина лет пятидесяти, одетая небогато, но опрятно. Суть дела госпожи Сушковой, так она отрекомендовалась, состояла в следующем: по наследству ей достался портрет прабабки, помещицы Пензенской губернии Струйской, и она, находясь в стесненных обстоятельствах, хочет продать его. Струйская? Эта фамилия ни о чем не говорила Забелину. Ну вот, как знал, какая-то ерунда столетней давности. Он незаметно подмигнул своему гостю, мол, готовь, брат, токайское, но тут дама достала из ридикюля свежий номер «Невы». В газете сообщалось о выставке «Русская портретная живопись за 150 лет», которую готовит господин Врангель. В частности, он собирается представить публике забытого на целое столетие художника Рокотова.
При виде заметки Дягилев молча заскрипел зубами — это был камень в его огород. Ведь он и сам запланировал грандиозную выставку старинных русских портретов. Вот уже несколько лет ездил по музеям, посещал самые отдаленные дворянские усадьбы в поисках редких полотен. И вот этот дилетант и выскочка Врангель, не понимающий в живописи ровным счетом ничего, просто-напросто украл его идею! Ну да ничего, Дягилев еще возьмет свое.
Рокотов писал не только министров и вельмож, но и саму Екатерину II — причем государыня лично позировала Федору Степановичу во дворце в Петергофе. Другим художникам дозволялось лишь несколько раз взглянуть на нее во время прогулки или приема, и позже им присылались наряды и драгоценности, в которых надлежало изобразить императрицу. Иногда для пользы дела в ее парадные платья обряжали наперсницу царицы-матушки Марью Перекусихину и ставили позировать. Ну а уж угодить царственной заказчице было почти невозможно. И все же Рокотову это удалось, именно его портреты нравились Екатерине больше других. Рокотов писал и фаворита ее величества Орлова, ему было даже дозволено исполнить портрет мальчика, само существование которого тщательно скрывалось. Это был сын Екатерины и графа Орлова — маленький князь Бобринский.
Показав газету, дама заметила, что ее предложение непременно вызовет интерес господина директора, ведь портрет принадлежит кисти Рокотова. Еще и мошенница. Забелин приподнялся с кресла, чтобы пристыдить и прогнать нахалку, но сбоку донеслось тихое предупредительное покашливание.
— Если вы не против, нам бы хотелось ознакомиться с полотном.
Директор метнул на Дягилева яростный взгляд: что за глупая трата времени. Дама согласилась показать нынче же и, оставив адрес, уехала. Забелин, скрепя сердце, обещал прибыть следом.
— Мой дорогой, это же немилосердно! — простонал он, едва дверь за посетительницей закрылась. — Ехать для того, чтобы смотреть глупую фальшивку! По-моему, шутка затянулась! Кому, как не вам, знать, что нет больше неизвестных портретов Рокотова!
— А по-моему, стоит доиграть до конца. Я всегда так поступаю и выигрываю, — Дягилев уже надевал свой цилиндр. — Жажду составить вам компанию.
— Конечно, у вас дьявольское чутье, но тут, поверьте, оно вас подводит! Да и на дворе почти ночь!
. Из глубины полотна сквозь смутную золотистую дымку смотрели ее глаза — как два темных тумана. Печаль, гордость, нежность — чего только не читалось в них! Поздним визитерам даже не нужно было переворачивать холст в потрескавшейся старинной раме, чтобы прочесть подпись, — все и так ясно. Движимый каким-то странным чувством, Дягилев попросил принести еще свечей. В их неровном колышащемся пламени они смотрели на полотно, потеряв счет времени. «Русская Джоконда», «самая красивая женщина XVIII столетия» — вскоре фотографиями картины запестрели все газеты, репродукции продавались тысячами.
Портреты Екатерины II и Струйской кисти художника Рокотова
Ее глаза – как два обмана.
-
Федор Рокотов и Александра Струйская
А.Струйская. Гравюра с акварельного портрета. 1828 г.
===============
В Государственной Третьяковской галерее непременно остановлюсь у портрета Александры Петровны Струйской кисти несравненного и во многом непознанного Федора Степановича Рокотова. И, быть может, этот портрет наиболее загадочный из его произведений. Изображена прелестная, обаятельная женщина, почти девочка, полная пленительного очарования. На ее лице и в глазах – печаль и гордость, хрупкая нежность и большое человеческое достоинство, смятенность души и нравственная чистота, душевная незащищенность и внутренняя гордыня. Нет, нет, не счастлива она, хотя пытается скрыть драму свою, страдания и горечь.
Свою ли только? Нет, смею утверждать, и художника, создавшего ее портрет. Он также не в силах сдержать и боль свою, и сострадание.
Несомненно, много личного у Федора Степановича в этой картине, непривычно личного. Именно в этом, как мне кажется, заключается загадка, которая связывает какими-то нам неведомыми узами Рокотова и Александру Петровну.
Можно ли чем-то еще подтвердить эту догадку? Да, можно. Другим рокотовским произведением – парным портретом мужа Александры Петровны – Николая Еремеевича Струйского, богатого пензенского помещика, в недавнем прошлом гвардейского офицера. Исполнен портрет в том же 1772 году.
Ф.Рокотов. “Портрет А.П.Струйской”. 1772 г.
=============
Посмотрите – худощавое неприятное лицо, исступленно-горячечные глаза на мутном фоне, безвольный рот сумасброда, эгоиста и неврастеника. Ох, как не польстил Рокотов Николаю Еремеевичу! Не похож на себя Федор Степанович, очень не похож, изменило ему неизменно ровное чувство любезной сдержанности, спокойного и доброго отношения к модели. Здесь же художник явно не смог сдержаться.
Взаимоотношения Рокотова и Струйского – одна из самых больших непонятностей в биографии живописца. Связывала их как будто дружба. Николай Еремеевич преподнес художнику свои стихотворения с такими словами: “То Рокотов: мой друг!” Да и П.А.Вяземский в обзоре “Новые книги” в 1827 году, иронически оглядывая сочинение Струйского, снисходительно замечает о Рокотове: “Знаменитый живописец того времени и друг поэта. “
Интересные воспоминания о Струйском оставил Иван Михайлович Долгорукий, пензенский вице-губернатор. Он хорошо знал его, бывал в его имении в селе Рузаевка. Он пишет: “Стихи писались им в особом кабинете на самом верху рузаевского дома, названном “Парнасом”. В этом кабинете, содержавшемся в большом беспорядке, было множество разных оружий и пыль везде большая. “Пыль, – говорил Струйский, – есть мой страж, ибо по ней увижу тотчас, был ли кто у меня и что трогал”. В сие святилище никто не хаживал. Меня он удостоил ласкового там приема, за который дорого заплатил один из моих товарищей, ибо, читая одно свое произведение. сильно будучи им восхищен, он (Струйский) с таким восторгом и жаром читал, что схватил внезапно моего товарища за ляжку и так плотно, что тот вздрогнул и закричал, а Струйский, не внемля ничему, продолжал чтение свое, как человек в исступлении. Все обращение его, впрочем, было дико, странно. “
Болезненно пристрастен был к юридическим упражнениям: делал сам своим крепостным допросы, судил их, ввел самые изощренные, изуверские пытки. Даже построил по собственному проекту тюрьму, где заключенных держали в цепях.
Федор Рокотов, “искусный мастер портретного дела”, в 1770 – 80-х годах был очень знаменит. Он, бывший крепостной, окончил Императорскую академию художеств, стал академиком, был приближен ко двору, удостоился писать Екатерину II, за что был милостиво ею награжден; писал Павла I, многих из августейшей фамилии, а также представителей самых родовитых семейств – Шуваловых, Репиных, Орловых, Воронцовых, Голицыных, Гагариных, Уваровых, Бутурлиных. И вдруг исполняет портреты Струйских, пензенских помещиков, ничем себя не отличивших?!
Более того, Рокотов многие годы дружит с ними. Что могло связывать столь разных людей: недавнего крепостного Рокотова – и жестокого крепостника и самодура Струйского? Николай Еремеевич, по единодушному мнению, слыл личностью отталкивающей. Историк В.О.Ключевский характеризовал его как “отвратительнейший цвет русско-французской цивилизации” своего времени.
К тому же Струйский мнил себя великим поэтом. Он написал огромное количество сочинений, вызывавших насмешки и неодобрение современников. Ни одна типография не бралась издавать его стихи. Тогда он завел в своем имении в Рузаевке собственную типографию, одну из лучших в России.
Николай Еремеевич заказал Рокотову портрет Екатерины II. Это один из лучших ее портретов, исполненных художником. Струйский на обороте холста оставил такую надпись: “Сию совершенную штуку писала рука знаменитого художника Ф.Рокотова с того самого оригинала, который он в Петербурге списывал с императрицы. Писано ко мне от него в Рузаевку 1786 году в декабре. Н.Струйский”.
Смерть Екатерины II “так сильно поразила его воображение”, что “он слег горячкой и умер. “
Державин написал такую эпитафию:
-
Средь мшистого сего
и влажного столь грота,
Пожалуй, мне скажи,
могила эта чья?
Поэт тут погребен:
по имени струя,
А по стихам – болото.
Какова историческая несправедливость! О бездарном поэте оставили свои суждения и воспоминания многие современники – П.А.Вяземский, И.М.Долгорукий, Н.А.Огарева-Тучкова, М.А.Дмитриев, П.К.Симонин, М.Логинов. А вот о выдающемся живописце, создавшем, кстати, великолепные портреты таких писателей и поэтов, как А.П.Сумароков и В.И.Майков, С.Г.Домашнев, Б.Е.Ельчанинов, С.А.Порошин, А.И.Воронцов, библиофил, директор Эрмитажа Д.П.Бутурлин, – так вот о художнике не оставлено ни строчки!
Чем это объяснить? То ли он оказался слишком скромным и незнатным для пишущих современников своих, то ли его искусство не нашло отклика среди тогдашних литературных знаменитостей. Так или иначе, а художника обошли вниманием тогдашние мемуаристы, к нашему величайшему сожалению.
Хотя постойте! Как это ни поразительно, но единственный человек, кто сообщил о живописце, был. Николай Струйский! Именно из его курьезных сочинений “Письмо г.Академику Рокотову” и “На смерть верного моего Зяблова” мы узнаем, что Федор Степанович писал “почти играя”, то есть легко и свободно, что он умел “проникнуть во внутренность души!” (это – о портрете Сумарокова), что художник сильно горевал о кончине Зяблова, крепостного Струйского, ученика Рокотова.
Не предполагали наверняка критики опусов Струйского, что они получат признательность (не признание, нет!, но признательность) у исследователей творчества Рокотова много лет спустя, что некогда презираемые вирши будут внимательно изучаться и даже неоднократно упоминаться и цитироваться.
Но вернемся к столь странному вниманию Рокотова к Струйскому. Как это понимать? А не подсказал ли причины, казалось, противоестественной склонности сам Федор Степанович кистью своей – в портретах Александры Петровны и мужа ее? В них художник, по-моему, ясно определил свое отношение к ним. Гадливость и еле скрытый гнев к одному, а к другой – нежность, трепетное обожание “горести и мученья несчастливой любви”. Вот в этом, может быть, скрыта тайна упрямой привязанности Федора Степановича к дому Струйских.
Николай Еремеевич не слыл ревнивым. За иными, маниакальными занятиями, которые заполняли его жизнь, он порой начисто забывал о молодой жене. Да и относился к ней прескверно, как к крепостной девке. Говорят, что он даже как-то по пьянке проиграл Александру Петровну в карты соседнему помещику.
Художник, несомненно, знал эту историю. Наверное, и еще кое-что подобное. Память печальную свою, муки душевные, потаенные сохранил в живописи. И эту сердечную тайну открыл двести лет спустя не искусствовед, не исследователь творчества художника, а поэт Николай Заболоцкий. Именно он понял какой-то душевной интуицией, душевным чутьем.
Оставил знаменитые строки:
Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.
Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
Ее глаза – как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза – как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук.
Когда потемки наступают
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Ее прекрасные глаза.
Заболоцкий даром своим поэтическим ощутил и “два обмана”, и “полувосторг, полуиспуг”, и “соединенье двух загадок”. Именно ощутил, ибо он, конечно, не знал, кто была Струйская, какими были взаимоотношения в этой семье, – и так верно угадал!
В 1772 году, когда Рокотов пишет портреты Струйских, Федору Степановичу исполнилось 40 лет. Он не был женат. Холостяком остался на всю жизнь. Александре Петровне, второй жене Струйского, было тогда 18. Два года как замужем. Пережила Николая Еремеевича на 44 года. Вырастила много детей и внуков (кстати, один из ее внуков – известный поэт Александр Полежаев).
Современники в один голос отмечали, что Александра Петровна была личностью необыкновенной, полной противоположностью своему мужу. Все, кому пришлось с ней встречаться, были ею очарованы. Тверда была, доброжелательна и к людям относилась с большим вниманием. Разборчива была в знакомствах, верна истинным друзьям. Даже Наталья Огарева-Тучкова, жена А.И.Герцена, враждебно настроенная к семейству Струйских, отмечала ее ум, доброту и “любезные манеры”.
В одном из номеров журнала “Русская старина” нашел я акварельный портрет Александры Петровны, исполненный в 1828 году. Ей 74 года. Но по-прежнему привлекают на умном, сосредоточенном лице ее прекрасные глаза, в глубине которых видятся мне рокотовские “обманы”, покрытые мглою неудач. А в уголках губ угадываются “полуулыбка, полуплач”.
Альфонс Муха- яркий представитель стиля модерн
Альфонс Мария Муха. Задумчивость. 1897г. литография.
Альфонс Мария Муха (1860-1939) — чешский график, живописец, виртуоз декоративно-прикладного искусства. С его именем связано возникновение нового стиля в искусстве, зародившегося на стыке 19-20 веков. В европейском искусстве этот стиль получил название модерн или АР-НУВО.
Разделяя общие идеи символистов, Муха сумел создать образ прекрасной, пышной, грациозной женщины. Она как будто застыла между миром людей и миром богов. Она – полубогиня, божество природы, воплощение самой Судьбы. И, вопреки тому, что сам Альфонс Муха считал главной работой своей жизни 20 монументальных полотен на историческую тематику под общим названием «Славянская эпопея», судьбоносными в его жизни стали именно «женщины». Причем, как в кавычках, так и без них. Просто женщины.
Имеют грандиозный успех его театральные афиши. Критики пишут хвалебные статьи о его «поющей линии», о его изысканном колорите, теплом, как само женское тело. Ему заказывает афишу сама великая Сара Бернар. Эта самая знаменитая в то время дама даже подписывает с ним контракт на шесть лет. Все рекламные афиши, панно, календари и прочие декоративные формы будет исполнять для нее только Муха. Ибо к этому времени он открыл свой стиль – неповторимый и единственный. Фортуна теперь улыбнулась ему.
Широкую известность Муха приобрел после создания афиш для спектаклей театра «Ренессанс», парижского театра Сары Бернар («Жисмонда», 1894; «Дама с камелиями» Александра Дюма-сына, 1896; «Лорензаччо» Альфреда де Мюссе, 1896; «Медея» Еврипида, 1898). Муха выступал и как дизайнер этих постановок; по его эскизам создавались платья и сценические ювелирные украшения. В эти же годы Муха становится одним из ведущих художников французской рекламы, его композиции печатались в журналах в виде плакатов – с неизменной фигурой или головой томной дамы, погруженной в пестрый мир роскоши и неги.
И закрутилась карусель неплохих заказов. От крупных промышленников, делателей автомашин, шоколада и шляпок до бедных контор. Появились деньги. Но каким страшным напряжением сил! Он успел съездить на заработки в Америку. Там его уже встречали афишами с его изображением в полный рост и аршинными Зодиак.
«В Соединенные Штаты приехал самый великий художник-декоратор всех времен!». Он стал любимцем повсюду. Даже в Японии, где открыли его музей. Но, конечно, именно парижский период возродил его славу. Навсегда сделал Альфонса Муху желанным художником в экспозициях всемирных музеев и галерей.
Образ его постоянной героини – очаровательной златокудрой славянки – стал узнаваем всегда и всеми. Даже в домах бедняков, на этикетках чая и дешевых конфет. Но сам Муха не ценил, не принимал этого всерьез. Считал лишь подступом к главной своей мечте – служить родине и славянам вообще. «В то время, когда у меня стол ломится от еды, – с горечью писал он отцу, – мой народ голодает, страдает. »
Все работы Мухи отличаются своеобразным неповторимым стилем. Центром композиции, как правило, является молодая здоровая женщина славянской внешности в свободной одежде, с роскошной короной волос, утопающая в море цветов — иногда томно-пленительная, иногда загадочная, иногда грациозная, иногда неприступно-роковая, но всегда обаятельная и миловидная.
Картины обрамляют замысловатые растительные орнаменты, не скрывающие своего византийского или восточного происхождения. В этом же стиле были выполнены и литографии Мухи, иллюстрировавшие «Ильзу, принцессу Триполийскую» Робера де Флёра… В отличие от тревожных картин современных ему мастеров — Климта, Врубеля, Бакста — произведения Альфонса Мухи дышат спокойствием и негой.
В 1906 году, уже сорокашестилетним, прославленным, он женился в Париже на своей юной ученице и соотечественнице Марии Шитиловой. Она была и оставалась до конца жизни его любимой Музой, его моделью. Была младше художника на 22 года. И обожала его. Искренне и бескорыстно. Ибо к моменту их брака его долги были гораздо больше его состояния.
Однако они оба знали: деньги – вещь наживная, и при неровных, нерегулярных достатках родили и вырастили двух дочерей – рыжеволосых красавиц, так похожих лицом и статью на ослепительную мать. Потом он рисовал и их, дочерей – молодых, свежих. И в поющих линиях их фигур, в их чертах находил все ее же, свою обожаемую Марию, ибо до последнего часа не хотел и не мог избавиться от ее чар.
Все меньше и меньше Муха создает полубогинь, рисуя реальную женщину, а также портреты дочери Ярославы и сына Иржи. А по возвращению на родину, в Чехию, художник берется за реализацию проекта всей своей жизни – «Славянской эпопеи». Созданные Мухой почти за 15 лет картины настолько грандиозны и монументальны, что разместить их смог только замок в городке Моравски Крумлов в Чехии. Все они, кстати, были подарены самим художником жителям Праги.
Умер Альфонс Муха незаметно, 14 июля 1939 года, держа в ладони руку Марии. Он был в тяжком предчувствии еще большей беды. Ведь уже началась вторая мировая война. Уже четыре месяца сапоги нацистов топтали землю его романтически любимой родины. Перед ним на стене висели эскизы его последних рисунков. Наброски для почтовых марок. Как всегда, полные красоты и изысканности. Что ж, его любимый девиз с ранней, несытой юности: «Бедные тоже имеют право на красоту» – он осуществил сполна.
С появлением авангардных идей и расцветом функционализма Альфонс Муха теряет свою актуальность как художник и декоратор. Нацисты, оккупировав чешские земли, добавляют его имя в списки врагов рейха. Его арестовывают, обвиняют в славянофильстве и связи с франкомассонами, допрашивают. В результате чего 79-летний художник заболевает и умирает от пневмонии.
Во время большевистского режима в Чехословакии творчество Мухи считают буржуазно-декадентским. И только в 1960-х годах, стараниями детей художника, его работы возобновляют участие в международной выставочной деятельности. А в 1998 году в Праге открыт Музей Мухи и создан культурный Фонд его имени.
Творчеству Альфонса Мухи посвящены музей в Праге, экспозиция цикла «Славянская эпопея» в Моравском Крумлове и выставка о ранних годах его жизни в отреставрированном здании бывшего суда в Иванчице. Произведения Мухи входят в коллекции многих видных музеев и галерей мира. В настоящее время разрабатываются планы строительства в пражском парке Стромовка, недалеко от бывшего выставочного комплекса, специального здания для экспонирования «Славянской эпопеи».